Сосед тяжко вздохнул, поднялся из-за стола и покинул комнату. Минут через пять вернулся, принялся отсчитывать на стол пятидесятидолларовые купюры, под конец присовокупил к ним двадцатку.
— Пятьсот двадцать копейка в копейку.
— Центр в цент, — пошутил я, убирая деньги, и поскольку чай к этому времени уже успел допить, засобирался домой, но не тут-то было.
— И вот ещё что, Серёжа, — придержал меня Борис Ефимович, — Софья вчера на родительское собрание в школу к Зинке ходила, вернулась вся в растрёпанных чувствах. Трояк у нашей деточки по истории корячится. Ты уж будь добр, повлияй на неё.
Я неуверенно повёл плечами.
— Одна тройка — не трагедия ещё.
— Аполитично рассуждаешь, — покачал головой сосед. — У Зинки сроду троек не было. С тобой дружить начала — и вот. Мысль продолжать надо?
— Не надо. Поговорю с ней.
— Поговори. А то мне Софья уже всю плешь проела. Так и до язвы недалеко.
Мы вышли с кухни в коридор, и я расслышал донёсшийся из детской комнаты напев:
Эй, ямщик! [1]
Борис Ефимович горестно поднял к потолку глаза.
— Уроки она учит!
Тут-то я и поспешил выскользнуть за дверь. В квартире надолго не задержался, только запрятал валюту и ваучеры в тайник, натянул турецкий свитер, надел кожаную куртку да сунул в карман газовый револьвер. Шарф, чёрная вязаная шапочка, перчатки — всё, к выходу готов.
По заведённой с недавних пор привычке на крыльцо выскакивать не стал и сначала оглядел двор через приоткрытую дверь, лишь после этого переступил через порог. Солнце давно село, но кое-где горели фонари и особо темно на улице не было. Во дворе — никого, лишь доносились от спортивной площадки скрип коньков по льду и хлёсткие щелчки бившихся о борта шайб. Незнакомых автомобилей на глаза тоже не попалось, вообще ни одна из машин не стояла с включённым двигателем, исторгая из выхлопной трубы серые клубы дыма, и я успокоился окончательно, двинулся вдоль дома.
К вечеру подморозило, но не слишком сильно: по прогнозу ночью ожидалось минус двенадцать; наверное, так сейчас примерно и было. Плевать, не замёрзну! Это не у «буханки» с утра до вечера пастись — дойти да вернуться. А пока двигаешься, не холодно.
Выйдя со двора, напрямик через частный сектор я решил не срезать и зашагал вдоль посёлка и даже так добрался до трёхэтажного жилого дома, часть помещений которого занимал безымянный кинотеатр, буквально в пять минут. Вновь оглянулся, нырнул в подъезд с сунутой в карман к револьверу рукой, но там меня никто не караулил. Позвонил, и сразу приоткрылась обшарпанная дверь.
— Заходи! — пригласил в квартиру Сева Лемешев — высокий и пузатый барыга, подвизавшийся на перегоне иномарок, а стоило лишь переступить через порог квартиры, и он сунул пухлый газетный свёрток.
— Здесь за сколько машин? — уточнил я, пряча тот во внутренний карман куртки.
— Семь в этот раз пригнали.
— Отлично. К кому обращаться — знаешь.
Но вот так сразу уйти не вышло.
— Погоди, — придержал меня Лемешев. — На одну машину покупатель уже есть — надо съездить, показать.
— Я тут при чём?
— За охрану деньги берёте, вот и охраняйте! — Перегонщик помялся и пояснил: — Человек новый, место незнакомое, меня б подстраховать.
Если начистоту, страховать Севу нисколько не хотелось, но и послать его куда подальше было никак нельзя: всё же с каждой машины нам капало по двести марок, из которых половина шла прямиком в мой карман. Раз пошлю, два пошлю, и люди точно задумаются, что свою долю не отрабатываю, а раз так, то и платить незачем. У нас тут хозрасчёт, подход «когда убьют, тогда и приходите заявление писать» не прокатит.
Но и позволять Лемешеву усесться себе на шею, я тоже не собирался, вот и спросил:
— Ты постоянно с новыми людьми работаешь. Что с этими не так?
Сева помялся, потом сказал:
— Да с утра Граф подкатывал, крышу предлагал. Трепанул кто-то, что машины свежие пришли. Я его отшил, но мало ли…
Меня так и подкинуло.
— Чего, блин?! И ты молчал?
— Так вот же — сказал!
— Я тебе свой номер на кой дал? А номер Козлова у тебя зачем? Сразу о таких вещах сообщать надо. Сразу!
Лемешев насупился, но ничего в своё оправдание говорить не стал, снял с вешалки дублёнку. Ехать мне с ним расхотелось окончательно. Одному — так уж точно.
— Позвонить дай, — потребовал я и даже присвистнул от удивления, когда перегонщик вынес из комнаты трубку с кнопками и короткой антенной. — Ну ничего себе! Красиво жить не запретишь!
— Имею право! — хмыкнул Лемешев.
— И с ней прямо везде ходить можно?
— Не, самое большее метров тридцать от базы берёт. Просто радиотелефон. Набирай номер, потом жми вызов — вон значок с трубкой.
Я поглядел на кнопки, помимо цифр на которые непонятно для чего нанесли ещё и буковки латинского алфавита, затем принялся тыкать в них указательным пальцем. Ничего не напутал, но и Андрея Фролова дома не застал. Тогда позвонил Янке Скоковой, и на этот мне раз улыбнулась удача.
— Дюша, ты там прописался, что ли? — спросил я, когда бывшая одноклассница позвала к телефону моего приятеля.
— Ага, — подтвердил он и гоготнул: — Меня ж типа ищут. Я ж типа скрываюсь.
— Блин, ну не совсем же Аня дура. Она вообще не дура, так-то. Поняла уже давно, что ты её динамишь.
Уверен, так оно и было. Это поначалу, когда я завалился на квартиру с сумкой денег и автоматом, Аню проняло до самых печёнок, ну так там и никакой игры не было, всерьёз когти рвали. Дальше-то она точно сообразила, что Андрей не скрывается от бандитов, а просто завёл новую подружку и перебрался к ней на квартиру.
— Да и хрен с ней! — отрезал Фролов. — Серый, ты чего звонишь-то? Я ужинать только сел.
— Минут через десять подваливай в кафетерий. Дело есть.
— Ну, Серый!
— Дюша, хорош! Тут всё серьёзно, нам за это деньги платят.
— Ствол брать?
— Обязательно.
Я протянул трубку Лемешеву, и тот сам нажал кнопку отбоя. К этому времени он уже обулся, застегнул дублёнку и водрузил на голову норковую формовку.
— А зачем нам кафетерий? — спросил он, выпуская меня из квартиры. — Сразу за ним бы и заехали.
Мне только и оставалось, что рукой махнуть.
— Надо!
Перегонщик от расспросов воздержался и принялся возиться с ключами, запирая квартиру, затем первым вышел из дома через чёрный ход. Я — следом, рука в кармане с револьвером.
Мало того, что куча чужих денег при себе, так ещё и Лемешева по своим делам уработать могут. Ситуация!
На заметённом снегом газоне прямо под окнами притулилась синяя иномарка: на решётке радиатора был размещён фирменный знак «опеля», на багажнике серебрилось название модели: «Senator». Перегонщик завёл двигатель и оставил машину прогреваться, сам закурил. Протянул пачку с верблюдом и мне, но я лишь покачал головой и принялся переминаться с ноги на ногу, не забывая поглядывать по сторонам. Вроде — спокойно всё.
Не обнаружилось никого подозрительного и у кафетерия. Лемешев остался ждать меня в салоне, я забежал внутрь. У витрины с алкоголем и заветренными бутербродами скидывались на водку три алкаша, отдел же с кондитерскими изделиями пустовал. За кассой там стояла миленькая платиновая блондинка с очень ладной фигурой, чего белый халат нисколько не скрывал, и я сразу указал ей в сторону подсобки.
Алёна стрельнула глазами на вторую продавщицу и кивнула:
— Проходи.
Она приподняла откидную крышку прилавка, и я проскользнул внутрь. В заставленной всякой всячиной комнатушке вытащил из внутреннего кармана пухлый газетный свёрток, разворошил его и принялся отсчитывать разной потрёпанности банкноты. Набрал двадцатками и полтинниками тысячу четыреста дойчмарок, сложил стопку банкнот надвое и убрал в карман, а почти не похудевшую пачку без пересчёта завернул обратно в газету и на выходе вручил Алёне.
— Для Козлова.
— В курсе, — кивнула продавщица и спрятала газетный свёрток под халат. Знала, о чём именно идёт речь, вот и отнеслась к поручению кавалера со всей ответственностью.