Король радостно вскрикнул, довольно потирая колени, но радость на его лице быстро увяла, сменившись гримасой растерянности.
– Я их не чувствую, – разочарованно признался он, – и не могу пошевелить даже мизинцем…
Но в ответ на его сетования я свернула пробку второго флакона, и благосклонная судьба подарила нам две капли живой воды, скатившиеся на мертвые ноги короля. Бледные щеки Грея порозовели, наливаясь молодой, свежей кровью. Седая борода отпала пучком пакли, обнаруживая волевой квадратный подбородок, окаймленный узкой черной бородкой, упругую кожу и красивое лицо мужчины, находящегося в самом расцвете лет. Опираясь на наши плечи, король поднялся и спустился с трона, делая первые шаги, приобретающие все большую уверенность. Он ликующе расхохотался и легко поднял огромный двуручный меч, поигрывая литыми мускулами, переполненными возрожденной силой.
– Девочка, – восхитился он, возвышаясь надо мной во весь свой богатырский рост, – откуда же в тебе столько веры? Не сказка ли это?
– А в кого же еще нам следует верить, если не в себя? – с улыбкой парировала я. – Мне довелось пройти через многие испытания, я научилась доверять друзьям и уважать врагов. Я поняла, в чем состоит истинная сущность любви. Я научилась безоговорочно принимать людей такими, какие они есть на самом деле, не ожидая от них ничего – ни плохого, ни хорошего. Поэтому я избегла разочарований. А еще я осознала: мы должны верить в себя и любить себя, ведь наше внутреннее «я» – это и есть тот человек, с которым мы никогда не сможем расстаться и проживем с ним бок о бок целую жизнь. Можно похоронить родителей, потерять детей и утратить любимых. Но лишь с самим собой мы будем от первого до последнего вздоха и не разлучимся никогда. И от того, какими мы станем, зависит наша жизнь и будущее всего нашего мира…
Внимательно выслушавший мою исповедь король почтительно поклонился, проникнувшись искренностью и бесхитростностью открытой ему истины, а потом одарил мои пальцы благодарным рукопожатием:
– Чем я могу помочь тебе, дева?
– Отведите меня на берег Озера Безвременья, – попросила я. – Настало время выполнить древнее пророчество и разбудить Пресветлых богов!
Глава 11
Еще никому и никогда не удавалось остановить неумолимый бег времени, повернув его вспять. Мы способны влиять на грядущее и контролировать свое настоящее, но наше прошлое нам уже не принадлежит, а изменить что-либо, случившееся в нашей жизни, не могут даже боги. Прошлое – свято, ибо перенесенная боль, память и погибшая любовь – дороги нам больше всего на свете. Слабый духом человек слепо идет на поводу у своего горестного прошлого, постепенно скатываясь в пучину безумия. Глупец игнорирует его начисто, бесконечно повторяя уже допущенные ошибки. И лишь истинно мудрые и сильные личности умеют спокойно примиряться со своим прошлым, принимая его как непреложную истину, взирая на события дней ушедших немного отстраненно и предельно здраво. Наше прошлое нам не принадлежит, зато мы принадлежим ему целиком и полностью. Такова жизнь.
Недавнее магическое очарование Озера Безвременья тоже осталось в прошлом. Я невольно вздрогнула от ужаса, обнаружив на его месте не красочно описанные Генрихом волны молочно-опаловой влаги, а несколько луж мутной воды да рыхлую грязную слизь, пятнающую мраморные ступени. Озеро умерло, разделив участь создавших его демиургов. Волшебная среда, сохраняющая тела Пресветлых богов и оберегающая их от разложения, исчезла, подвергая страшной опасности богиню Аолу и ее братьев.
– Поторопись, девочка, – жалобным голосом умолял меня король Грей, едва опомнившийся от первого впечатления, произведенного на него видом пересохшего Озера. – Я чувствую, отведенное ей время истекает. Еще немного – и ни одна сила в мире уже не сможет воскресить мою любимую…
Мужчины шли первыми, освещая дорогу прихваченными из сокровищницы факелами, наспех сооруженными из обрывков парчовых одеяний, намотанных на обломки копий. Расшитая золотыми нитями ткань горела плохо, давала куда больше чада и вони, чем света, но и этого оказалось вполне достаточно, чтобы разглядеть – защитное поле, прикрывающее вход в консервационный отсек, называемый Обителью света и тьмы, исчезло. Закрепленные на стенах туннеля светильники едва теплились, образуя холодный полумрак – липкий, насыщенный сладковатым запахом тлена. Я хотела сказать, что подобные ядовитые миазмы витают только в старых, много лет назад заброшенных гробницах, в которых не осталось ничего живого, но заметила отчаянно стиснутые челюсти короля и промолчала, не осмеливаясь бередить его душевную рану. Мне стало ясно – мы не успели…
Они стояли в форме треугольника, образуя некое подобие заградительного периметра. Три массивных прозрачных гроба, между коими и покоился еще один, четвертый саркофаг, трогательно маленький и изящный. Мех, устилающий погребальный постамент, некогда белый и пушистый, почернел и сгнил, киша желтыми тельцами отвратительных могильных червей. Хрустальные гробы затянула зеленая плесень, придавая возлежащим в них богам сходство с полуразложившимися кровожадными умертвиями. Грей глухо застонал и рухнул на пол Обители, закрывая руками свое перекошенное от страдания лицо.
– Мы опоздали, все кончено! – печально шепнул барон, удерживая меня за талию и не подпуская близко к гробам богов, будто пытаясь оградить от удручающего зрелища. – В том нет твоей вины, милая! Гоблины, в этом вообще нет чьей-то вины!
Пронзительную тишину могильника нарушал лишь шорох стекающих по стенам капель конденсата да душераздирающие рыдания несчастного короля. И тогда что-то знакомое встрепенулось в моей душе, напоминая о недавних минутах собственного горя. Точно так же и я теряла отделяющуюся от меня душу Астора, ждущую помощи и со стенаниями уходящую за грань небытия. Я не сумела ее удержать, но сейчас я не имела права отступать – я должна была использовать единственный шанс, дарованный мне злодейкой-судьбой. О, жестокая судьба вознамерилась сыграть свой последний тайм, ожидая, что я не отважусь на новую жертву. Но она ошиблась…
Я закричала громко и безысходно, прощаясь с тем немногим, что сумела отвоевать у жизни, а затем обреченно рванулась, расцепляя кольцо удерживающих меня мужских рук. Я бросилась к саркофагу Аолы, выхватила из ножен Алатору и обрушила ее лезвие на хрустальную крышку, перерубая опутывающие гроб цепи. Массивные звенья лопнули, словно сопрелые нити, а прозрачная крышка разбилась на сотни мельчайших осколков. Шедший из гроба запах разложения стал невыносимым. Я низко наклонилась, рассматривая потемневшую плоть и бесформенное месиво обнаженных, сизых мышц, заменяющих богине лицо. Меж маленьких бугорков грудей лежал увядший, так и не распустившийся розовый бутон. Генрих отвернулся, прикрывая нос рукавом… Но безумная радость внезапно всколыхнулась в моей душе, потому что я рассмотрела – цветок еще не погиб окончательно, сохранив на своих лепестках еле различимые розовые прожилки… В них еще жила слабая надежда на воскрешение, упрямо цепляющаяся за струны моего сердца, взывающая к нему из последних сил и верующая в милосердие. И я знала, какой искупительной жертвы ждала от меня судьба!
– За Астора! – громко, словно читая молитву, выкрикнула я нараспев, проводя лезвием даги по своему лбу точно под линией роста волос. – За Эткина! – Я разрезала свои щеки. – За мой возрожденный из пепла мир, за любовь и счастье! – Я рассекла кожу у себя под подбородком, не обращая внимания на боль и льющуюся ручьем кровь.
– Нет, Ульрика, не нужно, не смей! – жутко взвыл Генрих, угадав мои намерения и пытаясь меня остановить, но было уже поздно.
Я бережно отделила нежную розовую кожу, покрывающую мое лицо, и старательно наложила ее на обезображенный лик Аолы, заботливо прижимая плотнее и разглаживая каждую складочку… Затаившие дыхание король и Генрих зачарованно следили за моими движениями, проникнувшись мистическим благоговением этой возвышенной церемонии…