И все они, опять скрипнув локтями и воротниками, засмеялись. Сначала тихо, опустив лица, себе в грудь, дальше – громче, откровеннее, и потом – больше и смелее, и сам Годунов тоже подхватил, и Денис, и девчонки у окна, и несколько старух, слушавших весь разговор с обычным старушечьим интересом, и спустя минуту половина пассажиров смеялась. Не хохотали, не надрывали животы – сдержанно, трезво пересмеивались, переглядывались. Ха-ха! Как у нас? У нас очень просто. У нас расстреливают. Что может быть проще?

Глава 2

– Я в восторге, – провозгласил Годунов, выбравшись из троллейбуса и оглядываясь. – Какие прекрасные, открытые люди. Это что, твой район?

– Да.

Писатель задрал голову. «Интересно, – подумал Денис, – что он видит? Действительно ли ему нравится или это самогипноз? Мне бы не понравилось. Я бы решил, что попал в трущобы». Старый дом эконом-класса, дважды обвитый эстакадами и путепроводами, давно закрытыми для проезда по причине того, что некому ездить и не на чем. Сверхсовременное резиноасфальтовое покрытие демонтировано и переплавлено в сырье для производства сапог. Под эстакадами – сараи, амбары, курятники; многие и коз там держат, и коров даже. Первые два этажа башни сплошь закрыты вывесками контор и магазинов, все очень просто, фанерные листы, картинки в две краски; с третьего по седьмой – зеркальные стекла, кое-где даже пуленепробиваемые; дальше, до двадцатого, – сплошные гирлянды развешанного по веревкам белья. Еще выше – нежилая, запретная зона, восемьдесят уровней слепых окон, с огромными пятнами черной копоти в тех местах, куда попадали патрульные ракеты. Как водится, несколько этажей выжжены целиком, здесь это девяносто третий и девяносто четвертый; тут жгли мало, тут окраина, богатые не жили на окраинах. Говорят, до искоренения в этом доме на верхних этажах были недорогие отели.

– Хороший дом, – похвалил Годунов. – Слушай, давай-ка мы сделаем вот что. Позвони своей девушке. Ее зовут Таня?

– Да. А зачем?

– Я хочу пригласить ее в ресторан. Вон, вывеска хорошая. «Евроблины».

– Она не пойдет, – сказал Денис. – Она на меня обиделась.

Годунов удивился:

– А при чем здесь ты? Обойдемся без тебя. Желаешь присоединиться – присоединяйся, не желаешь – иди погуляй…

– Она не пойдет, – повторил Денис.

– Просто набери ее номер. И дай мне трубку. А там посмотрим…

Денис подчинился. Годунов ловко выхватил у него телефон, пошлейшим образом изогнул губы, отпрыгнул на несколько метров и принялся гнусаво бубнить, периодически вздыхая и закатывая глаза; слушать его длинные опереточные фразы, как бы вышедшие из-под пера сочинителя второразрядных любовных романов, было невозможно, и Денис отошел в сторону.

– Хо! – провозгласил Годунов спустя пять минут. – Старый Гарри в отличной форме. Она согласна. Ты идешь?

– Нет, – ответил Денис. – Во-первых, я не уважаю «Евроблины». Это дорогое заведение, и там полно разложенцев. Во-вторых, мне надоели кабаки. И кафе, и распивочные, и трактиры. Я и так каждый вечер сижу в кабаке.

– Дурак, – сказал старый Гарри. – Ты хоть раз ходил в кабак с русским писателем?

– Нет.

– Тогда пойдем. Увидишь, что это такое.

Писатель не притронулся к меню, резко потребовал яичницу на сале, а в ответ на вопрос халдея – «что будете пить?» – изобразил обиду.

– Земляк, – проникновенно произнес он. – Я пролетел четыре тыщи верст и прибыл в город моей молодости. Потом пришел к тебе и попросил яичницу на сале. Как ты думаешь, что я буду пить?

– Водку, – без раздумий ответил халдей.

– Действуй!

Денис огляделся; в углу заметил кого-то, смутно знакомого; впрочем, знакомый равнодушно скользнул по нему взглядом и сразу отвернулся, тем более что его компания состояла из двух раскрашенных, с голыми плечами баб из серии «угостите даму закурить». Бабы маскировали вторые подбородки горностаевыми манто и выглядели архетипически, наподобие карикатур из молодежного еженедельника «Строитель новой жизни». «Не дай бог, и Таня придет в манто, – панически подумал Денис. – С нее станется. Она все лето психовала, что денег нет. И по дому расхаживала только в любимой майке с надписью: ‘‘Конченая сука’’». Иногда это очень возбуждало Дениса, в другие моменты бесило. Так они и прожили почти полгода: непрерывная война с ежедневными перемириями под одеялом.

Тем временем Годунов закурил сразу две сигареты, издал стон наслаждения и спросил:

– Это заведение для разложенцев?

– Да.

– Хорошее место. Жаль, цветов нет. Среди цветов разлагаться приятнее. А разложенцы – это те, кто делает деньги, а не вещи?

– Точно.

– А если человек делает вещи и на этом разбогател? Он не разложенец?

– Нет, – ответил Денис. – Он правильный предприниматель.

– И он не ходит в «Евроблины»?

– Ходит. Только у таких людей нет времени ходить в «Евроблины». Правильные предприниматели деньги экономят и все вкладывают в дело, а не пропивают по злачным местам. «Евроблины» и прочие заведения, где принимают только твердые червонцы, созданы по инициативе государства. Для добывания из карманов граждан свободно конвертируемых ценностей. Лития, драгоценных металлов и валюты.

– Звучит как учебник.

– А я вам как раз учебник и цитирую. Правильный предприниматель экономит и бережет. А разложенец – тратит.

– Хо! – сказал Годунов. – Нас учили по-другому.

– Процветать, – подсказал Денис.

– Да. Развиваться. Нас учили не ограничивать себя в развитии. А вас учат экономить и беречь.

– Вас учили потреблять.

– Не все подряд, – сказал Годунов. – Только то, что развивает. Ладно, это чепуха все. Давай выпьем, Денис. За твою маму.

Они не успели выпить за маму: раскрашенные блядчонки и их смутно знакомый Денису кавалер одновременно повернули головы, как и все прочие посетители. Годунов замер, едва не уронив графин с огненной водой. Официанты выпрямили спины. Меж столиков шла Таня. Только один человек не пожирал ее глазами: ее парень, без пяти минут жених, молотобоец и студент Денис Герц.

Годунов вскочил и отодвинул стул.

– Привет, – музыкально сказала ему Таня. – Вы не похожи на свои фотографии.

– Зачем фотографии, – страстно вскричал Годунов, – если перед вами оригинал!

– Привет, Денис, – сказала Таня.

Молотобоец кивнул.

– Подождите, – сказал Годунов. – Не смотрите на него! Смотрите на меня. Так мы создадим иллюзию того, что вы пришли ко мне, а не к нему.

Таня улыбнулась:

– Но я действительно пришла к вам.

– Хо! Как это прекрасно! Последний раз такая женщина приходила ко мне тридцать четыре года назад. Конечно, потом тоже приходили, но совсем не такие…

– А какие?

– Тетки, – сурово произнес Годунов. – В возрасте. Пятнадцать минут секса и два часа разговоров о взрослых детях. Знаете, что такое старческая любовь? – Годунов трагически поморщился. – Ой, не спеши, у меня давление поднимется… Ой, погоди, у меня в спину вступило…

Таня расхохоталась, и Годунов быстро ей налил.

– Перестаньте, – попросила она. – Это ужасно! Я не хочу стареть.

– Я тоже не хотел, – ответил Годунов. – И до сих пор не хочу.

– Лучше расскажите, как там у вас. Под Куполом.

Денис вздохнул.

Выпили. Таня чокнулась с Денисом вполне непринужденно, но в глаза не посмотрела. «Ну и пусть, – подумал он. – Разумеется, она только за этим и пришла. Писатель Годунов ее не интересует. Ее интересует Годунов, приехавший из-под Купола».

Тем временем писатель Годунов в несколько мгновений ликвидировал яичницу из пяти яиц, накидал в пустую сковороду мятых салфеток и потребовал фирменных блинов с семгой.

– Под Куполом скучно, – сказал он. – Там совершенно нечего делать. Там ничего не происходит. Однообразие. Там сейчас даже песни пишут без припева.

– Вы всегда курите сразу по две сигареты? – спросила Таня.

– Нет. Просто у вас с этим строго. А без обычной дозы табака я становлюсь вял.