Андрей засопел и приложился к бутылке, но заступаться за Графа не стал.

– В общем, он какие-то свои дела порешал, а мы ещё ему должны остались, – подытожил я. – И отказать не сможем, потому что Кислый ни фига не сторчался, против его братвы не потянем.

– Сам разберусь! – нервно передёрнул плечами Андрей. – Графа я просил об одолжении, на мне и долг.

– Остынь! – махнул рукой Рома и поставил под ноги опустевшую бутылку. – Скажи лучше, что это за сморчок был?

Я присоединился к вопросу приятеля, и Андрей пояснил:

– Тренер это. Нет, не погоняло, на самом деле тренер по боксу. Свои за глаза Петровичем зовут. Он ещё в семидесятых за тяжкие телесные несколько лет отсидел, тогда и наблатыкался. Много кого знает, не авторитет, но к нему прислушиваются. Кислый и Граф у него в секции занимались.

– Что за секция?

– На «Восходе».

Я кивнул. До этого спортивного комплекса с бассейном от нас было две или три остановки, при желании вполне мог туда походить. По крайней мере, имело смысл об этом подумать.

– Нос у тебя как? – спросил Рома.

Я прикоснулся к лицу и пожал плечами.

– Болит немного. Сильно опух?

– Да вообще не опух.

Андрей поднялся на ноги и поторопил меня.

– Серый, допивай короче. Пацаны ждут.

Я приложился к горлышку и запрокинул голову, потом встал с лавочки.

– Ладно, двинули. Вдарим в бубен.

Ну и вдарили, конечно. Как же без этого…

05|07|1992

утро

Рассвет я встретил на берегу озера. Нет, не проснулся там пьяным. И нет, не продолжал пить. Просто накануне Андрею пришла гениальная мысль пойти на рыбалку, вот он и припёрся за мной ни свет, ни заря. Ладно хоть я ещё более-менее выспался, поскольку вчера из-за разболевшейся головы особо на пиво не налегал и ушёл домой раньше остальных. Ну и с утра цитрамоном закинулся, а то при каждом резком движении в правый висок стреляло, да и переносицу ощутимо ломило.

Мы наскоро попили чая и отправились копать червей, а потом расположились на «камнях» в компании ещё полудюжины рыбаков-любителей. Между насыпью и стеной камышей оставался зазор метров в десять чистой воды, туда и забросили удочки. Утро выдалось тёплым, погода радовала, но вот клёва не было никакого. За всё время отправили в садок лишь несколько окуньков и чебаков, да ещё мне удалось вытянуть неожиданно крупного ерша.

А в остальном – красота. Солнце над горизонтом малиновым шаром в пелене облаков вспухает, тишь да гладь. Иногда разве что чайки покрикивали, да от дороги изредка доносились лязг троллейбусных штанг и гул электромоторов, а от вокзала гудки поездов и стук вагонов при стыковке. Нормальная, спокойная, привычная звуковая картинка. И думать ни о чём не нужно, можно просто за дрожанием поплавка из гусиного пера на водной глади наблюдать.

– С Графом не говорил ещё, так понимаю? – спросил я.

Андрей покачал головой.

– Когда бы? Ему нужно будет, сам подойдёт.

Я вздохнул в надежде, что такой необходимости в ближайшее время не возникнет. Очень неприятно себя должником ощущать, но ещё неприятней эти самые долги отрабатывать. Чует сердце, будет это совсем непросто. И ведь не послать…

В голове лениво ворохнулась мысль о помповом ружье, но всерьёз её рассматривать не стал. Не из-за внезапного пацифизма, просто нельзя людей налево и направо валить. И просто нельзя, и в тюрьму лет на пятнадцать заехать желания нет. Ладно, выкрутимся…

Андрея, как оказалось, волновало совсем другое.

– Похоже, скоро папой стану, – сказал он вдруг.

– Чего это? – удивился я.

– Вытаскивать влом.

– Хорош ерундой болтать.

– Серьёзно!

Тут я и вовсе дар речи потерял.

– Погоди, ты Аньку без презервативов шпилишь?

Фролов только фыркнул.

– Серый, гонишь, что ли? Я б на одних гондонах разорился!

– Вот ты сексуальный террорист! – покачал я головой. – Так у вас всё серьёзно?

– Ну да.

– А ей сколько лет-то?

– Двадцать два.

Я покрутил рукой.

– Ну два года разницы – ещё туда-сюда…

– Год, – поправил меня Андрей. – Я ж семьдесят первого.

– А, точно! Дитё октября, блин!

Андрей Фролов родился в конце октября и в первый класс пошёл на год позже большинства своих ровесников.

– Ну, год – это нормально, – решил я. – Как говорится: совет да любовь.

– Иди в жопу, – пробурчал Андрей. – Денег вообще ни на что не хватает, ещё в отпуск на заводе выпихивают.

– Ну ты же теперь бригадир!

– Только это и успокаивает. Но, если и у Гуревича бизнес звездой накроется, вообще кисло будет. Хотя жаловаться грех. Руки-ноги есть, куда приложить их найду.

– У Гуревича и накроется? – фыркнул я. – Брось!

Фролов заржал.

– Ну да, такой не прогорит. – Он вдруг прищёлкнул пальцами. – Кстати! Женька Зинчук письмо прислал, у него дембель в конце сентября.

Женька учился с нами в параллели, и были они с Андреем и в школе, и во дворе, что называется, не разлей вода. Это я до армии больше с Буньковым общался.

– Чего-то рано, нет? – удивился я.

– Да не, он же на Дальнем Востоке погранцом служит. В отпуск после года не отпустили – до нас оттуда только ехать неделю, а то и дней десять, – вот и уйдёт на месяц раньше остальных.

Мы ещё немного потрепались, потом просто сидели молча, а ближе к десяти начали сворачивать снасти. Свой улов я пожертвовал на пропитание Андрюхиного кота и домой пошёл налегке, с одной только разобранной на колена удочкой. У подъезда встретил тётю Софью – стройную миловидную женщину лет тридцати пяти, которую не портил даже излишне крупный нос; в этом отношении курносая Зинка уродилась в папеньку.

Соседка ходила выхлопывать коврик, и я вежливо придержал открытой подъездную дверь, а после вызвал лифт.

– Зина уже встала? – спросил, когда мы начали подниматься. – Она вчера просила сказать, когда можно будет зайти кабельное посмотреть.

– Они отцу все уши кабельным уже прожужжали, – пожаловалась тётя Софья и предложила: – Лучше сам спроси. В этом возрасте семь пятниц на неделе, сразу и узнаешь, какие у неё планы на день.

Фраза «в этом возрасте» была заметно выделена интонацией, поэтому даже пожалел, что затеял разговор, но отнекиваться не стал и вслед за соседкой вышел на седьмом этаже. Тётя Софья, открыла дверь и с порога объявила:

– Зина! К тебе Сергей пришёл! – А после сообщила мне: – В детской она.

Я прислонил в углу бамбуковую удочку, разулся и двинулся к Зинке. Та сидела за письменным столом спиной к двери, но сразу оглянулась и разрешила:

– Серёжа, заходи!

В комнате стоял запах чего-то химического, я потянул носом воздух и спросил:

– Чем пахнет?

– Ногти крашу, – сообщила Зинка, развернулась на стуле, вытянула ногу и закинула её на диван. – Нравится?

– Красиво, – честно признал я, но высказывание это относилось отнюдь не к нежно-розовому цвету ногтей. Просто после легкомысленного движения девичье бедро оказалось едва-едва прикрыто полой коротенького халатика, и вид стройной ноги вызвал в организме вполне оправданные в этой ситуации позывы. А как иначе? Всё же третья неделя пошла, как с Алёной переспал…

Миг Зинка помедлила, довольная произведённым эффектом, потом встала из-за стола и выдвинула верхний ящик, который оказался заполнен магнитофонными кассетами.

– Ничего себе! – произнёс я, радуясь хоть какой-то возможности отвлечься, и полюбопытствовал: – И откуда такая коллекция?

– Серёжу помнишь ведь? – спросила девчонка, сосредоточенно водя острым ноготком по футлярам где с печатными, а где и с рукописными наименованиями групп и альбомов.

– Патлатого? – уточнил я.

– Ага, – подтвердила Зинка. – Пытался за мной ухаживать, музыку разную давал слушать. Что нравилось или он переписывал, или я сама потом кассеты в звукозаписи покупала.

– А что же ухаживать перестал? – спросил я и с усмешкой предположил: – Ксюша-разлучница отбила?

Зинка забавно наморщила вздёрнутый носик, стрельнула на меня серыми глазищами и покачала головой.