– Что случилось в цехе? – повторил капитан свой вопрос. – Толя сказал, бандиты вынесли раненого. Это был племянник Симака, так? Вы его захватили, поэтому они и вломились на склад?

Я кивнул, но счёл нужным заметить:

– Только не «мы его захватили», это твой «афганец» с фоторобота постарался.

– А ты где в это время был?

Вместо ответа я указал пальцем на опухшее с правой стороны лицо.

– Выхватывал.

– А потом?

– Мальцев отправил к Алёне двух человек, только они уехали, появился Рустам с бандитами. Началась стрельба, я под шумок перебрался через забор на территорию соседнего завода и сделал ноги. За мной кто-то ещё бежал, его застрелили.

– Ну-ну, – только хмыкнул опер.

– Всё так и было, – подтвердил я, поднялся с табурета и сразу опёрся о стену, пережидая приступ головокружения.

– Ладно, – вздохнул Козлов и повторил: – Ладно. – Он глянул на меня с нескрываемым сомнением и заявил: – Никуда не пропадай, из города не уезжай. Если Садыков не заговорит, понадобятся твои показания, чтобы его прижать. Надеюсь, до этого не дойдёт, но тут не всё зависит только от меня.

Отлипнув от стены, я двинулся на выход, а уже в коридоре обернулся и предупредил:

– Больше – никогда. Никогда и ни за что.

Капитан Козлов наполнил рюмку коньяков, выпил и попросил:

– Дверь закрой с той стороны. – Потом налил себе снова.

Я так и поступил, покинул дом через соседний подъезд, пошаркал подошвами по траве, счищая с них кровь, и осторожно ощупал разбитое лицо.

Тогда и накатило осознание, что вновь остался жив, лишь благодаря чистому везению. Просто так карты легли. А ведь запросто мог сейчас в нескольких пластиковых пакетах за город ехать или под белой простынкой в морге одним куском до температуры окружающей среды остывать.

Меня стошнило, на этот раз жгучей и пронзительно-кислой смесью коньяка и желудочного сока, голова закружилась, пришлось опереться на угол дома.

Не хочу подыхать. Свисать с верёвки не хочу и дёргаться под пламенем паяльной лампы не хочу тем более. А значит – больше никогда. Никогда и ни за что.

Буду ходить на работу и ждать результатов вступительных экзаменов, собирать мебель, пить пиво с пацанами и гулять с Зинкой, целоваться с ней, водить на танцы и тискать в подъезде. И пусть я не вполне отчётливо представляю, чего хочу добиться, но и понять, чего не желаешь никогда и ни при каких обстоятельствах, – это тоже совсем немало. Для отправной точки сгодится так уж точно.

Павел Корнев

10’92

Часть первая:

Сентябрь

05|09|1992

утро

Гранит науки оказался местами твёрдым до одури, местами попросту несъедобным. За прошедшее со школы время я успел порядком подзабыть, каково это вообще — учиться, и мозги воспринимали новую для себя информацию на редкость неохотно. По сути, всю первую неделю в политехе я только и делал, что жалел о своём опрометчивом намерении получить высшее образование.

Казалось бы — ерунда, первая неделя первого курса, что там может быть такого сложного? Забей на лекции и пей пиво, благо есть с кем и на что, а сессия ещё очень нескоро, да только я мучился со вступительными экзаменами вовсе не для того, чтобы вылететь после первого же семестра. А не вникну в высшую математику и прочие точные науки и вылечу с гарантией. Это как раз тот самый гранит, который хрен откусишь.

Но были в расписании и предметы, которые не просто нагоняли тоску, а прямо-таки вызывали тягостное недоумение самим фактом своего включения в учебную программу. Нет, понятно, что высшее образование подразумевает расширение кругозора, но нам его расширять принялись определённо куда-то не в ту сторону.

Историю мировых религий читали в огромной аудитории всему потоку сразу, только это обстоятельство и примеряло с необходимостью тратить на всякую муть изрядную часть субботнего утра. На заднем ряду не было нужды изображать внимание, мы играли в очко.

Мы — это я и Витя Медников, тоже поступивший в политех уже после армии. Компанию нам составлял Миша Ильченко с рабфака, но его скосила усталость — слишком уж насыщенным выдался пятничный вечер; он тихонько посапывал, уронив голову на руки. Мы столь откровенно не наглели и кидали карты на скамью, да и тасовали колоду исключительно под партой.

Я оглядел строчивших конспекты первокурсников, среди которых, к немалому моему удивлению, оказалось не так уж мало девушек, потом вздохнул и задал риторический в общем-то вопрос:

— Ну и кому это надо?

Витя понял меня с полуслова и с издевательской обстоятельностью принялся перечислять:

— Тебе, мне, преподу, декану, ректору, министерству образования…

— Им — понятно. Нам с тобой зачем?

— Чтобы диплом установленного образца получить. По учебному плану должно быть начитано определённое число оговоренных дисциплин. А ты как хотел?

Я только тягостно вздохнул и принялся тасовать колоду. Витя беззвучно заржал.

— Нам ещё повезло! Этот препод раньше курс истории КПСС вёл. Как тебе партийную историю сдавать, а? Да и сам он втирал, что религия — это опиум для народа, а тут, видишь, как обернулось? Тоже не позавидуешь.

— Да ладно, работа — есть работа.

— А может, он из идейных коммунистов?

— Идейные коммунисты сейчас в церковь как на партсобрание ходят, — возразил я. — Атеизм больше не в моде.

— Маятник качнулся, — согласился со мной Медников, а только прозвенел звонок, толкнул локтем в бок соседа. — Миша, подрывайся! Осталась пара физры, и пиво пойдём пить.

— Оба пункта мимо, — помотал Ильченко растрёпанной головой. — Водички хлебну и до дому.

— Вечер удался?

— Ага.

Студенты собирали конспекты, кто в дипломаты, а кто и просто в пластиковые пакеты с цветастыми рисунками, освобождали парты и шумной толпой валили на выход. Я всеобщему поветрию пока не поддался и носил конспекты и немногочисленные учебники в сумке с надписью «BOX»; вот и сейчас закинул её на плечо, выждал, когда схлынет устремившаяся на выход толпа и без лишней спешки спустился по проходу меж рядами к кафедре лектора, а там вслед за остальными прошествовал в коридор.

На крыльце Миша Ильченко пожал нам руки и потопал к остановке, не пожелав оставаться на последнюю пару. Ну да — в его состоянии физические нагрузки определённо противопоказаны.

Медников повертел головой, высматривая одногруппников, потом закурил.

— Угощайся, — протянул он мне пачку «Мальборо».

— Красиво жить не запретишь? — усмехнулся я и отказался. — Спасибо, не курю.

— А, точно! Спорт наш друг? — с усмешкой произнёс Витя, затянулся, выдохнул дым и ожидаемо продолжил: — Кто не курит и не пьёт, тот…

— В курсе, — оборвал я его и спросил: — Не видно наших? Я ещё никого не запомнил толком.

Студенты из учебного корпуса так и валили, но знакомые лица на глаза не попадалось, и я посмотрел на наручные часы с изумрудным циферблатом в тон спортивному костюму.

— Вон наш стоит, — ткнул сигаретой Медников в растерянного патлатого паренька, потом указал на двух девчонок с одинаковыми обесцвеченными кудряшками химической завивки. — И эти тоже наши.

— Двинули, наверное?

— Успеем! — отмахнулся Витя, осмотрел меня и покачал головой. — Ну ты как пэтэушник вообще!

Речь точно шла не о штанах с широким лампасом и олимпийке, которые надел по случаю субботы и физкультуры, ведь и сам Медников был в спортивном костюме, пусть и накинул сверху пиджак, потому уточнил:

— В смысле?

— Сумка! — пояснил Витя. — Когда в армию уходил, такие пэтэушники уважали.

— И старшеклассники, — парировал я и поправил накинутый на плечо ремень. — Смотри, эти точно наши. Двинули.

— Да, пошли.

Медников выкинул окурок в урну, и мы пристроились в хвост небольшой процессии, направившейся к корпусу, где проходили занятия физкультуры. Процессия была именно что небольшой — на последнюю пару осталась от силы половина группы. Разом выровнялось соотношение парней и девушек, я присмотрелся к соученицам и решил, что среди них есть вполне симпатичные.