— Весь стильный, прям, — усмехнулся я, не сдержавшись.

Антон оглядел меня с головы до ног и презрительно фыркнул.

— Да уж не лампасник, как ты! Енот, ты из какого года выполз?

— Из девяностого, — на полном серьёзе ответил я и, приметив на кисти пацана воспалённую точку ожога, какие остаются, когда о кожу гасят бычки, спросил: — А с рукой что?

— Босс сигарету затушил.

— Чего?! — взвился Гера. — Он вообще всё на свете попутал?!

— Да успокойся, Жорж! — отмахнулся от брата Тоха. — Нормально всё. Просто базар про силу воли зашёл. На что кто готов пойти, чтобы добиться своего и всё такое. Босс и предложил полсотни баксов, если дам окурок о руку затушить.

Пятьдесят долларов — это около пяти тысяч в рублях на чёрном рынке, сумма серьёзная, но я целиком и полностью согласился с Геной, когда тот, покрутив пальцем у виска, выдал:

— Ну ты гонишь…

— Да не в бабках дело! — разозлился Антон и нервно потёр обожжённую руку. — Это проверка, понял? Надо заранее знать, можно с человеком дела вести или тот зассыт, когда что-то серьёзное подвернётся!

Меня эти слова убедили мало, да и на остальных, судя по их взглядам, особого впечатления не произвели. Правда, о пацанских понятиях никто вспоминать не стал. Толку-то распинаться? Братец у Геры всегда гниловатый был. Не понимает, какое западло так прогибаться.

— Что за босс? — полюбопытствовал я. — Новый русский, что ли, — так баксами сорить? Откуда они вообще у него?

Антон вопрос проигнорировал, выкинул недокуренную сигарету в кусты и взял с лавки пакет; вместо него ответил Коля.

— Обычный барыга, на Зелёном точку держит.

— Обычный, ха! — не сдержавшись, фыркнул Тоха. — Да мы такие дела скоро крутить станем, облезете!

Я не удержался и спросил:

— Больше он тебе ничего не прижигал? Ну знаешь, как говорят: есть один папирос, но он к телу прирос?

Пацаны так и прыснули со смеху, а вот Антону шутка смешной не показалась.

— Совсем офигел? — взвился он.

— А что? Если не за пятьдесят, а за сто долларов?

— Да пошёл ты, Енот! Всегда полудурком был, а в армейке, видать, деды совсем кукушку стрясли! Частенько дужкой от кровати прилетало?

— Помойку завали! — рыкнул я и шагнул вперёд, но Гера загородил от меня двоюродного брата.

— Хорош, Серый, — попросил он, после развернулся к не по годам наглому родственнику. — Тоха, начинай уже базар фильтровать. А то борзый стал, сил нет. И ты не ответил: зелень у твоего торгаша откуда?

— Да не торгаш он, а деловой! — вспыхнул Антон. — С такими людьми знаком, о-го-го! Точка со шмотками на Зелёном — не главное, основной доход от продажи долларов и марок идёт. А на мне теперь скупка золота. — Пацан достал из кармана небольшие плоскогубцы и с гордостью продемонстрировал их нам. — Вся фишка в том, чтобы сразу серьги и кольца в комок смять. Тогда, даже если они краденные и менты примут, терпилы уже не опознают. А стоимость всё равно исключительно от веса и пробы зависит.

Я решил, что продуманный торгаш использует малолетку там, где не хочет палиться сам, и покачал головой, поражаясь дурости Антона. Хотел сказать об этом балбесу, но обратил внимание на въехавшую во двор чёрную «волгу» двадцать четвёртой модели, которая, переваливаясь на ямах и выбоинах в асфальте, медленно-медленно покатила вдоль дома в нашу сторону.

Внутри сидели двое в пиджаках и при галстуках, так что я негромко произнёс:

— Гера, брось каку.

Приятель понял намёк с полуслова, развернулся боком и незаметно скинул под ноги недокуренный косяк. Сразу наступил на него и растёр подошвой по бетону. Предосторожность оказалась отнюдь не излишней: машина и в самом деле не проехала мимо, а остановилась рядом с «москвичом». Из салона к нам выбрались и водитель, и пассажир; первый помоложе и поплотнее, второй уже с сединой и цепким взглядом, какой бывает у людей вполне определённого рода деятельности.

А мы что? Стоим курим. Правда, Коля, коробок с травой то ли не сообразил, то ли побоялся на глазах у Геры скинуть, но это исключительно его проблемы. Даже если оприходуют барана, мы не при делах.

Товарищи в строгих костюмах подошли и оглядели нас, затем водитель спросил:

— Молодые люди, Лидию Светлову знаете?

Коля и Санёк вздохнули со столь откровенным облегчением, что оно точно не укрылось от внимательного взгляда седого.

— Это с шестого этажа которая? — поспешил я отвлечь его совершенно излишним уточнением.

Излишним оно было по той простой причине, что половозрелому молодому человеку с нормальной ориентацией жить в одном подъезде с Лидкой и не обратить на неё внимания было решительно невозможно. Когда уходил в армию, за этой пятнадцатилетней красоткой волочилось сразу несколько воздыхателей и не только из числа ровесников, но и ребят на год или два постарше и даже моих сверстников. Оно и немудрено: фигура стандарта девяносто-шестьдесят-девяносто у неё оформилась уже классу к шестому, мордашка с выразительными синими глазищами и губками бантиком была на редкость смазливой, а ноги, что называется, росли «от ушей». Плюс в наличии имелись общительный характер и модные импортные шмотки, которыми Лидку исправно снабжал души не чаявший в своём чаде папенька.

И сейчас, зуб даю, этих товарищей интересует именно Лев Светлов, но никак не его разбитная доченька. Та самое большее в нетрезвом виде могла попасться — с такой мелочёвкой поручили бы участковому разобраться, но никак не эдаким волкодавам. Пусть за два года в стране всё и встало с ног на голову, но из пушек по воробьям не стреляют. А вот Светлов — мишень достойная, он на металлургическом заводе каким-то немаленьким начальником трудится.

— Да, именно с шестого, — подтвердил седой, склонил голову набок и поинтересовался: — Когда видели её последний раз?

— Года два назад, — усмехнулся я и пояснил: — Только вчера из армии пришёл. После возвращения не встречал ещё.

— А вы? — обратился седой к остальным.

Тоха чего-то застеснялся и промолчал, за всех ответил Гера.

— А мы не из этого двора, — сказал он и указал на меня: — Мы к нему пришли. Дембель отмечать.

Следующий вопрос вновь задал водитель.

— А друзей Лиды не знаете, случайно? — спросил он. — Круг общения у неё какой? Кто к ней приходит, она с кем гуляет?

— У её одноклассницы Зины Марченко попробуйте узнать. Сто шестьдесят девятая квартира, она подскажет, — посоветовал я, остальные промолчали.

Типы из «волги» переглянулись и больше спрашивать ни о чём не стали, ушли в подъезд. Лязгнули дверцы лифта, и Санёк озадаченно поскрёб бритый затылок.

— Тоха, а Лидка — это не та чёрненькая, с которой мы тебя в «Авроре» на той неделе встретили? Ты ещё сказал — соседка. Колян, помнишь, такая с большими… глазами, — уточнил описание татарчонок, но руками на себе показал размеры отнюдь не глаз. — Тоха, ты чё молчал-то?

— Больше делать нечего, с мусорами базарить! — огрызнулся Антон и презрительно оттопырил губу. — Не по понятиям это!

— А это не мусора были, — со всей уверенностью заявил я.

— Кто тогда?

— Особисты.

— Кто?!

— Гэбэшники.

— Да ты гонишь, Енот! — не поверил Антон.

Санёк приятеля поддержал, напомнив:

— Серый, их упразднили ещё в январе!

— Не упразднили, а переименовали, — поправил его Гера. — Если вашу шарагу колледжем назвать, думаешь, что-то изменится? Люди-то никуда не делись. Эти кручёные, сразу видно.

— Ещё ОБХСС подходит, в принципе, — предположил я.

— Сейчас это ГУЭП, — просветил меня Буньков и покачал головой. — В костюмчиках, на чёрной «волге»… Да нет… Спорить не возьмусь, но на гэбэшников больше похожи.

— Да без разницы, блин! — засуетился Коля, схватив «Спектрум» и пакет с кассетами. — Санёк, валим!

Они быстро ушли, и столь же поспешно убрался со двора и Антон. Да и Гера надолго не задержался. Он залез на пассажирское сиденье «москвича», вытащил из бардачка солнцезащитные очки и нацепил их на нос, желая скрыть покрасневшие глаза, а после этого предупредил: