Свернули на тесную пешеходную улочку, здесь было не протолкнуться, женщины ходили, задевая друг дружку пластиковыми пакетами и коробками.

– Тут мы купим все, – заверила Полина. – Пойдем. Я сама выберу, а ты не возражай.

Молотобоец дисциплинированно кивнул и проследовал, влекомый за руку, в магазин одежды, где его спутница, хищно сузив глаза, нырнула в самую чащобу, точными движениями выхватывая то одну, то другую шмотку, и вернулась спустя каких-нибудь полчаса, возбужденная и торжественная.

– Вот это возьми, – сказала она. – Или это. И вот еще курточка классная.

Денис заколебался:

– Плюс двадцать четыре, зачем мне курточка?

– Как хочешь. Вечером будет прохладно.

– Прохладно – это как?

– Ну… Двадцать.

– Это прохладно?

– Конечно.

– Понял, – пробормотал Денис. – А как быть со штанами?

– Штаны оставим, – решительно распорядилась Полина. – Это настоящие дикарские штаны. Сразу видно – парень из Европы. Все с ума сойдут.

После некоторых колебаний молотобоец облекся в рубаху без воротника и рукавов прекрасной льняной ткани. Цена его смутила: примерно такая же шмотка в магазине «Все свое» стоила в пятнадцать раз дешевле. Ладно, подумал он, это входит в правила игры.

Выданные Годуновым узкие твердые туфли Полина велела выбросить («Причем немедленно», – сказала она) и рекомендовала невесомые веревочные сандалии. Накануне, перед самым выездом в аэропорт, Денис дальновидно постриг ногти на ногах и сейчас мысленно похвалил себя. Хотел спросить, что бы случилось, объяви он, что у него нет денег или (еще позорнее) что деньги есть, но их не хватает, однако потом вспомнил, как заполнял в аэропорту декларацию. Его финансовые возможности отражены в личном файле. А файл – в открытом доступе. То есть любой прохожий при желании может составить мнение о содержимом его карманов.

– Отлично, – сказала Полина, оглядев его, вышедшего из примерочной. – Только ты очень мутный. Расслабься немного.

«Ты мутных не видела, – подумал Денис, немного задетый за живое. – Настоящие мутные живут у нас в Москве на четвертом уровне. В глаза не смотрят, не здороваются, чем промышляют – непонятно. Но завтракают строго в ‘‘Литиуме’’».

– Я сам не смогу, – небрежно ответил он.

– Что?

– Расслабиться. Мне для этого женщину надо.

Полина тонко улыбнулась.

Протягивая загорелому кассиру плотные сотенные билеты, молотобоец поймал себя на странном чувстве. Неделю назад он рисковал жизнью в обмен на несколько таких купюр, а сейчас отдает чудовищную сумму за какую-то рубаху и пару легкомысленных лаптей, и тому и другому красная цена – пять целковых; отдает – и ничего не чувствует. Денег не жалко. Я по-крупному играю, я прилетел рассказать, что найдено семя стебля, при чем тут деньги, к черту деньги.

В приятном осознании своей миссии ступил на теплый тротуар, сделал несколько шагов, пробуя непривычную обувь, а через мгновение Полина догнала его, улыбнулась, повисла на руке, и оба немедля отразились в ближайшей витрине: сногсшибательные мальчик и девочка, он – атлет, плечищи, кулачищи, интересный нос, челюсть бойца, походка пирата, она – рискованные каблуки, карамельные глазки, фруктовые грудки, взрослый рот, легкие волосы, белая шея; вся – как вода, подвижная, не схватить, пока сама не захочет, а захочет – захлебнешься.

Через три минуты у Дениса заболела голова. Музыка неслась из-за каждой двери, разная и незнакомая. Шалея, гость столицы прислушивался и недоумевал: где аскетичный Симон Горский с его аккордеонами? Где Тихон Бес с его атональными фортепианными переливами? Отовсюду стучало, гремело, звенело нечто оригинальное, вроде бы лихорадочное, но одновременно беззаботное. Над толпой витал дух расслабленности, Денису казалось, что он идет по залу отдыха в общественной бане: многие одеты легко, небрежно, какие-то шорты, свисающие майки, и у всех без исключения – легкая обувь, сандалии, тапочки, тонкие туфли на босу ногу. Нет, не баня, решил он, больше похоже на то, как если бы все вдруг выбежали из своих квартир за сигаретами, в домашних затрапезных прикидах.

Ни одной компании, ни одной беседующей на ходу парочки, каждый сам по себе, все молчат, многие – в темных очках, а кто не в очках – смотрит либо себе под ноги, либо поверх голов. Почти все улыбаются, но не друг другу, а скорее своим мыслям; какая-то деваха в бриллиантовых серьгах вдруг сняла очки, подмигнула Денису и сделала ему знак, но он уже проходил мимо и не стал оглядываться, чтобы не обидеть Полину. Видимо, дикарские штаны действительно производили на местную публику особенное впечатление.

Общая безмятежность показалась Денису подозрительной, но потом на углу приятнейшего, цвета сливок здания он увидел явно расстроенного чем-то человека, безо всяких очков и улыбки, и не в мягких шортах, а в дешевом пластиковом пиджаке и дурно повязанном галстуке – человек вдруг громко вздохнул, сплюнул, сказал кому-то «да идите вы в жопу» и исчез за углом; Денис сразу успокоился. Здесь было то же самое. Страсти, переживания, досада, печаль, произнесенные в сердцах ругательства, мелкие некрасивые поступки – люди как люди, нормальные, свои, граждане России. Только очень спокойные. И еще – закрытые, ушедшие в себя.

– Куда мы идем? – спросил он.

– Тебе понравится, – пообещала Полина. – Ты только ни на кого не смотри. Особенно не смотри на женщин. Тут такие есть – с полувзгляда вживят какую-нибудь ерунду неприличную, потом не отвяжешься…

– Ты меня не знаешь, – сказал Денис. – Я сам вживлю кому хочешь. По самые помидоры.

Полина засмеялась:

– Ты не сможешь никому ничего вживить. Здесь только входящие – бесплатно. А за исходящие надо платить. У тебя есть девушка?

– Была.

– Пришли, – объявила Полина, плотнее ухватила его за предплечье и повлекла в дверной проем; Денис посмотрел по сторонам, но вдруг подумал, что ему не следует слишком активно вертеть головой, это несолидно. В конце концов, он не турист, он по делу прилетел. Заведение было просторным, но уютным, музыка плотная, но не мешающая разговору, запахи странные, приятные, как если бы дыню разрезали посреди парфюмерного магазина. В углу крутился трехмерный видеокомикс, политическая сатира с элементами легкой эротики, Денис даже смутился. Спутница провела его вдоль череды глубоких ниш, где на диванах полулежали, элегантно питаясь и распивая алкоголи, группы расслабленных аборигенов, – чем дальше от входа, тем позы были свободнее, а лица – веселее. Наконец в одной из ниш восторженно завизжали, и несколько разбитных полуодетых баб бросились к Полине, чтобы изящно облобызать; Денис не удивился, такое он и у себя в Москве видел: днем расстаются, вечером созваниваются, а утром ведут себя так, словно пять лет не виделись.

– Это Денис, – объявила Полина. – Только утром из Европы.

Бабы округлили глаза и ахнули в унисон. Судя по жестам и взглядам, все были немного старше Дениса, лет двадцати пяти – двадцати семи, это польстило гостю столицы.

– А я смотрю – какие-то у вас брюки странные, – пропела одна, блондинка в красивых ресницах, браслетах и кружевах.

Денис присел и подумал, что жизнь идет в гору. Бабы поедали его глазами. Полина сияла.

– Настоящий мужчина из-за гор, – продекламировала она. – По этому поводу я немного выпью.

– И я, – немедленно заявила блондинка и посмотрела на Дениса, как на пирожное. – А вы к нам надолго?

– Не знаю. Не от меня зависит.

Загорелая соседка блондинки деловито уточнила:

– Вы турист?

– Нет. Прилетел по делу.

– А правда, что в Европе все едят только морковку?

– Неправда, – сказал Денис. – Не только. По четвергам – рыбный день, хвост кильки. В воскресенье – праздничный обед: кочерыжки в свекольном соусе. Очень вкусно и полезно для здоровья.

Загорелая фыркнула. Блондинка поперхнулась коктейлем.

– Какой ужас! А я думала – врут. И что, вы там ездите на собачьих упряжках?

– Не все. Только бедные. Богатые – верхом на лосях.